Стихи к датам

«Казематами смерти»:

Стихи узников фашистских 

концлагерей и тюрем

Дорогие друзья!

Мы пришли из бараков Освенцима,
Где в печах нас сжигали живьём.
До сих пор никому и не верится,
Что вернулись и даже живём…
Л.М. Голодяевская

11 апреля - трагическая дата в нашем календаре – Международный день освобождения узников фашистских концлагерей. Информацию к этой дате можно посмотреть ЗДЕСЬ и ЗДЕСЬ.

«Об одном прошу тех, кто переживет это время: не забудьте! Не забудьте ни добрых, ни злых. Терпеливо собирайте свидетельства о тех, кто пал за себя и за вас. Я не хочу, чтобы были забыты товарищи, которые погибли честно, мужественно защищаясь, сражаясь на воле или в тюрьме. Я не хочу также, чтобы позабыли тех из оставшихся в живых, кто столь же честно и мужественно помогал нам в самые тяжелые часы».

Юлиус Фучик, казнён в берлинской тюрьме Плётцензее. 8.09 1943г.

11 апреля в нашей стране проходят различные памятные мероприятия, встречи бывших узников, поминовение погибших, поклонение их памяти, возложение цветов к могилам и местам захоронения жертв фашизма. Ведь только сохраняя память о тех страшных событиях и отдавая дань уважения погибшим и выжившим в том аду людям, можно надеяться на то, что подобное больше никогда не повторится в человеческой истории.

Одной из самых страшных страниц человеческой истории стала история фашистских концентрационных лагерей. Концлагеря не зря получили название лагерей смерти, с 1933 по 1945 год через них прошло около 20 миллионов человек из 30 стран мира, из них около 12 миллионов погибли, при этом каждый пятый узник был ребенком. Для нашей страны это особая дата, так как около 5 миллионов погибших являлись гражданами СССР.

В память о погибших и выживших ежегодно 11 апреля во всем мире отмечается Международный день освобождения узников фашистских концлагерей. Эта дата была выбрана и утверждена ООН не случайно. Она была установлена в память об интернациональном восстании узников концентрационного лагеря Бухенвальд, которое произошло 11 апреля 1945 года. Международный трибунал в Нюрнберге в 1946 году признал, что заключение в неволю мирных граждан иностранных государств, равно как и использование их труда в принудительном порядке в интересах Германии, являлось не только военным преступлением гитлеровского режима, но и преступлением против человечности. Непосильный рабский труд, жуткие условия содержания, побои и издевательства со стороны надзирателей, неоказание медицинской помощи самым негативным образом сказывались на здоровье, продолжительности их жизни и психоэмоциональном состоянии жертв нацизма.

Дорогие друзья, предлагаю вашему вниманию подборку стихов «за колючей проволокой», стихов, рожденных в «казематах смерти», в концлагерях, написанных самими узниками этих страшных лагерей. Некоторые стихи безымянные, чудом сохранившиеся, а некоторые – авторские, сохраненные выжившими узниками концлагерей и тюрем.

Но прежде хочу представить несколько стихов, посвященных концлагерям, написанных нашими современниками - для того, чтобы почувствовать те ужасы, зверства, страх и лишения, которые испытывали узники лагерей.

«Концлагеря – мучений цитадели»
Концлагеря – мучений цитадели,
Нацисты в них полны были идей:
И днём, и ночью печи там горели,
И, как дрова, сжигали в них людей.

Там в пытках изощрялись зла пророки,
Безумству, отдаваясь целиком.
Туда вели различные дороги,
Но все в объятья смерти прямиком.

В них, оголяя рёберные кости,
Живьём сдирали кожу у людей,
Под ногти загоняли колья, гвозди -
Жестокость стала страстью палачей.

Там пили кровь вампиры – изуверы
Используя, как доноров, детей.
Там злость давно уже не знала меры,
Она росла под дикий свист плетей.

И ужас вызывал вид заключенных-
Голодных, обездоленных, больных,
Измученных, на гибель обречённых,
Полуистлевших, но ещё живых…

Концлагеря, войны убогий выбор,
Их, как реальность, Богу не принять.
Они нависли над душою глыбой,
Которую ни сдвинуть, ни поднять.

Они молчат сейчас в немом укоре:
Освенцим, Бухенвальд и Моабит.
И на колючей проволоке горе
Слезою безымянною дрожит
Елена Тиллоева

«Смерть в концлагере под Люблино»
Их сгоняли в душный крематорий,
Оттеснив подальше от дверей.
Всё смешалось: детским крикам вторил
Стон обезумевших матерей!
Приходил священник, скрыв тревогу,
Улыбался кисло, сколько мог:
– Помолитесь, люди, на дорогу,
Не ропщите, люди, с нами Бог!..
Только не услышал Бог проклятий,
Самых страшных, что на этом свете.
Равнодушно он глядел с распятья,
Как живыми здесь горели дети.
Как земля от ужаса стонала,
Чёрным дымом покрывалось небо.
Стоны, крики – всё потом стихало,
Дети не просили больше хлеба...
Траурных хоралов им не пели,
В пепел не бросали им цветы,
День и ночь над Люблином горели
Огненные, чёрные кресты…
Людмила Голодяевская

Дети в Освенциме
Мужчины мучили детей.
Умно. Намеренно. Умело.
Творили будничное дело,
Трудились - мучили детей.

И это каждый день опять:
Кляня, ругаясь без причины...
А детям было не понять,
Чего хотят от них мужчины.

За что - обидные слова,
Побои, голод, псов рычанье?
И дети думали сперва,
Что это за непослушанье.

Они представить не могли
Того, что было всем открыто:
По древней логике земли,
От взрослых дети ждут защиты.

А дни всё шли, как смерть страшны,
И дети стали образцовы.
Но их всё били.
Так же.
           Снова.
И не снимали с них вины.

Они хватались за людей.
Они молили. И любили.
Но у мужчин "идеи" были,
Мужчины мучили детей.

Я жив. Дышу. Люблю людей.
Но жизнь бывает мне постыла,
Как только вспомню: это - было!
Мужчины мучили детей!
1961.
Наум Коржавин

Поэзия узников фашистских концлагерей

Память, память,
Ты порой тревожно
Бьёшь по нервам, бешено скользя,
Позабыть такое невозможно,
Потому что забывать нельзя.
Нонна Гросс

До недавнего времени информации по данной теме было немного. Стихов поэтов послевоенного времени, наших современников – намного больше. Но в последнее время, может быть, в связи с юбилейными военными датами, а может быть, сам по себе возник интерес к этой теме, стали известны имена поэтов-узников концлагерей, появились сборники их стихов.

Уже после войны стал известен ряд имён поэтов - узников, создававших стихи в обстановке фашистской неволи. Среди них - А. С. Криворучко, Б.В. Ванников, Г.И. Люшнин, И.Е. Ковалевский, И. Фомичёв, М. Авилов и др.

О чем же писали узники концлагерей и как они МОГЛИ писать в тех страшных, нечеловеческих условиях, в которых находились?

Особое место в поэзии «за колючей проволокой» занимает тема Сопротивления; стихи, созданные военнопленными, узниками фашистских лагерей и тюрем. Среди них встречаются и такие, которые по-настоящему значительны, они обладают властным и горьким правом последнего слова. Впечатление, производимое такими стихотворениями, неизгладимо. Одна из центральных тем стихов Сопротивления - верность Родине, чувство патриотизма.

Но нет, душе не очерстветь

При этих даже муках жизни!

Пока дышу, я буду петь

И славить свет моей Отчизны...

И. Ковалевский

Стихи, написанные в концлагерях, - как правило, безымянные, - выражали духовную несгибаемость, непокорённость. Естественно, они писались в строжайшей тайне от тюремной и лагерной стражи. И редко писались на бумаге, на клочках фашистских газетёнок. Чаще всего они чертились гвоздём на нарах, черенком солдатской ложки на стенах уборной, на коре деревьев, везде, где было возможно.

У изголовья верхних нар в карантинном бараке в лагере Заксенхаузен, на досках, отполированных тысячами безвестных людей, было обнаружено стихотворение «Молитва» - одно из сильнейших в лагерной антифашистской лирике. Оно написано духовно богатым и сильным человеком. Он говорит о своей молитве Всевышнему; в этом стихотворении мало религиозного, но очень много горя.

Молюсь и ночью, и денницей:
Всевышний, землю пожалей,
И всекарающей десницей
Адольфа Гитлера убей!
Приди к страдающим и сирым,
Приди и укроти войну.
Всевышний, будь со мною, с миром...
Не будешь с нами - прокляну!
…………………………………………….
Молюсь, но в сердце нет молитвы...
Коцитный пепел. Неба клок.
А в сердце гнев и жажда битвы.
И проклят Гитлер, проклят бог!

Стихи поэтов-военнопленных обошли много гитлеровских концлагерей. Их можно было услышать в закрытых наглухо камерах в ночное время, днём они раздавались в каменоломнях на изнурительных работах...

У каждого произведения есть своя биография: как оно родилось, где и чем писалось, как хранилось... Не все произведения дошли до нас из страшных лагерей смерти. Многие стихи ушли с ушедшими людьми в сырую землю, а многие просто потерялись.

«Чтение и распространение стихов было делом очень опасным, - вспоминает бывший узник фашистского концлагеря И. Ковалевский, - поэтому подпольный комитет обязывал своих распространителей по частям заучивать стихи на память. А потом, ночью, пользуясь тем, что в бараке нет света, стихи эти читались товарищам». Кто-то из узников-военнопленных верно сказал, что «записными книжками для стихов была память людей».

Один из безымянных авторов, понимая несовершенство своих стихов, вместе с тем пророчески сказал:

Но ведь я и писал не для славы,
Я лишь слушался голоса сердца.
Пусть погибнут стихи, но по праву
Будут вместе со мной перед смертью.
Но я знаю, что жил не напрасно,
Что свой долг выполнял я посильно,
И сегодня скажу: жизнь прекрасна,
Хоть в концлагере я у Берлина.

Латыш Эйжен Веверис во время войны был узником концлагерей Саласпилс и Маутхаузен; его книга «Сажайте розы в проклятую землю!» (Москва, 1977 г.) - своего рода стихотворный дневник. В нём воплощена не только бездна страданий и унижений заключённых, но и единоборство интернационального Сопротивления, участником которого стал Э. Веверис. С огромной признательностью он пишет о генерале Карбышеве («Пробуждение»), о полковнике Льве Малевиче - Старостине («Самый сильный из нас»), о других участниках Сопротивления.

МУСА ДЖАЛИЛЬ - татарский поэт старшего поколения, уже более зрелого таланта, но он близок молодым поэтам патриотическим звучанием своих стихов. В лагере военнопленных и позже, в Моабитской тюрьме, он не обманывался насчёт своей судьбы. М. Джалиль был казнён в 1944 г. Стали хрестоматийными его строки:

Не преклоню колен, палач, перед тобою,
Хотя я узник твой, я раб в тюрьме твоей.
Придёт мой час – умру. Но знай: умру я стоя,
Хотя ты голову отрубишь мне, злодей.
Увы, не тысячу, а только сто в сраженье
Я уничтожить смог подобных палачей.
За это, возвратясь, я попрошу прощенья,
Колена преклонив, у Родины моей.

Некоторые из поэтов-узников концлагерей – навсегда остались для нас безымянными, как тот неизвестный заключённый лагеря смерти Заксенхаузен, чей маленький самодельный блокнот со стихами был случайно найден бригадой немецких рабочих на развалинах лагеря.

О чем писали узники Заксенхаузена?

Спустя много лет после окончания страшной войны немецкие рабочие, производившие расчистку территории бывшего лагеря Заксенхаузен, среди развалин обвалившейся стены кухни «зондерлагеря» нашли небольшой сверток, обернутый в прорезиненную ткань. Рабочие передавали друг другу этот блокнот, изготовленный из ученической тетради, исписанный по-русски мелким почерком. Находку передали советским военнослужащим. И вскоре стихи были опубликованы – сначала в газете «Советская Армия», издававшейся в Берлине, потом в «Красной зввезде» появилась информация о потрясающей находке, а 14 января 1959 года стихи из блокнота напечатала «Комсомольская правда». Первые читатели были потрясены этой человеческой исповедью, написанной кровью сердца.

Книга «Стихи за колючей проволокой» состоит из двух частей. В первой опубликованы почти все стихотворения из найденного блокнота, с незначительными сокращениями, а вторая часть – это «Повесть о поисках автора блокнота», написанная журналистами Анатолием Ёлкиным и Василием Кулёминым, работавшими тогда в «Комсомольской правде». К сожалению, оба прожили короткую жизнь.

В Интернете можно прочесть стихи Кулёмина Василия Лаврентьевича (1921–1962), журналиста и поэта. Есть и печатный сборник.

Анатолий Сергеевич Ёлкин (1929–1975) окончил факультет журналистики ЛГУ в 1952 году, после заведовал отделом литературы и искусства в «Комсомольской правде». Написал более десятка художественных произведений. В «Повести о поисках авторов» много писем уцелевших, выживших узников лагеря смерти.

Нацисты создали концлагерь Заксенхаузен в июле 1936 года, вблизи города Ораниенбург, в 30 километрах севернее Берлина. Первыми узниками его были немецкие антифашисты и те, кого фашисты относили к «неполноценным» гражданам. С 1936 по 1945 гг. через Заксенхаузен прошло более 250 тысяч узников из 27 стран. Не представлялось возможным установить точное число и все имена, так как перед бегством эсэсовцы уничтожили многие документы. Лагерь был освобождён советскими войсками 22 апреля 1945 года, где на тот момент оставалось около 3000 узников.

Середина сборника. Воспоминания одного из выживших узников Заксенхаузена 

Так о чем же писали в стихах узники концлагеря? Удивительно, но в сборнике очень много стихотворений лирических, о любви, о том, как тоскуют попавшие в неволю солдаты, о вере в будущее, в победу. Есть стихи-размышления, и совсем вскользь пишут о страданиях, о тех нечеловеческих условиях, которые были в лагере.

Одно из самых красивых стихотворений, автора которого так и не удалось установить – «Я вернусь еще к тебе, Россия» – приводится полностью:

Я вернусь еще к тебе, Россия,
Чтоб услышать шум твоих лесов,
Чтоб увидеть реки голубые,
Чтоб идти тропой моих отцов.

Не был я давно в густых дубравах
И не плыл по глади русских рек,
Не сидел под дубом величавым
С синеокой – другом юных лет.

Но я каждый день и миг с тобою,
И лишь дрема веки мне смежит,
Я иду с подругой дорогою
Тропкой, что у озера лежит...

Я, как сын, люблю тебя, Россия,
Я люблю тебя еще сильней,
Милые просторы голубые
И безбрежность всех твоих морей!

Я вернусь еще к тебе, Россия,
Чтоб услышать шум твоих лесов,
Чтоб увидать реки голубые,
Чтоб идти тропой моих отцов.

А вот письмо к матери, которое она так и не получила:

Из Германии, чуждой, далекой,
Шлю, мамаша, тебе я привет,
Но не взвеется песня высоко,
На нее не услышу ответ.

Я живу по соседству с Берлином,
Где концлагерь огромный стоит,
Где палач может душу мне вынуть,
Где неправда и ужас царит.

На работу нас гонят резиной.
Изнуряет работа совсем.
Три картошки дают, как скотине,
Ты голодный работаешь день.

Но я знаю, родная мамаша,
Пусть сегодня я горе терплю,
Но взойдет солнце красное наше,
То, что сердцем горячим люблю.

Человек бесправен, избиваем, голоден, на грани гибели и обращается к любимой:
Что грустишь, ты моя дорогая?
Где, сейчас, ты голубка моя?
Ты меня не кляни, забывая,
Презирать не позволю себя.

Нет, я раненым пост не покинул,
Нет, я трусом не сдался в бою.
Пусть меня этот плен и не минул -
Я сражался в первом ряду.

Стихи в концлагере были оружием, дружеской поддержкой, опорой, сочувствием, выражением братской солидарности и дружбы. За стихи фашисты уничтожали, но их продолжали писать, тайно передавали друг другу. Ни пытки, ни пули не смогли убить песню свободы, поэзию, родившуюся за колючей проволокой концлагерей.

Нам приготовили гады
Петлю у самых ворот.
Смерть презирают комрады,
Смелый отважный народ!

Слышится звук канонады!
Армия наша идет.
Дружно сомкнитесь, комрады,
Смелый, отважный народ!

Нам ли бояться насилья!
Дружба в сто крат сильней!
Вспомни, комрад, Бастилию,
С дружбой на бой смелей!

Да, найти имена авторов так и не удалось. Но сами стихи – это памятник мужеству и героизму людей, пославших привет живым потомкам, чтобы всегда помнили, что такое фашизм и какие беды он приносит человечеству.

Источник

Военнопленные, военнопленные, военнопленные…. Их тысячи и тысячи….. Целая армия разбитых воинов, умирающих от голода и болезней в плену… Но дух русской армии жил среди пленных солдат. Дух единства, дух взаимоподдержки, глубоко спрятанный, не выставляемый напоказ. Как оказалось, эта армия еще может бороться!

Если жизнь мне тяжелой покажется,

Если духом порой упаду
И тоскливые мысли навяжутся,
Я все той же дорогой пойду.

Видя образ родной пред собою,
Набираюсь отваги и сил
И иду я той же самой тропою,
По которой отец мой ходил.

..холодный февральский ветер пронизывает до костей, забирается под полосатые халаты. Яростные его порывы заставляют сгибаться этих страшно худых людей, что стоят на аппльплаце.

Их мало. Всего двести. Двести изможденных, измученных непосильным трудом и издевательствами – против подразделения дюжих эсесовцев с овчарками, против трех тысяч фашистских охранников, которые по первому сигналу ворвутся в лагерь.

Сейчас раздастся команда «Марш!», и их поведут по дороге, которую прошли многие тысячи узников Заксенхаузена – дороге смерти.

Но неужели так погибнуть?

…колонна трогается. Вот и место казни. И в этот миг люди, только что сгибавшиеся от ветра, бросаются на своих палачей. Гибель неминуема, но русский человек не может уйти из жизни, не расплатившись с врагом. До самого рассвета не прекращается стрельба. Двести наших товарищей – активных участников подпольной организации выполнили свой последний долг перед Родиной.

Возможно, этот подвиг лег в основу стихотворения «Баллада о восьмерых»
…то был страшный день,
Он плыл в лохмотьях серого тумана,
Их выследила подленькая чернь,
В ловушке очутились партизаны.
Бой был неравен. Враг сильнее был.
Хоть русские отчаянно сражались,
Фашисты взяли верх. Их снова враг пленил,
Героев юных в цепи заковали.
Когда вели их в лагерь убивать,
То русские и здесь не растерялись:
- эхма! коль нам придется помирать,
То с музыкой, - тогда друзья сказали.
Палач накинул тесную петлю,
Но взмах ножа – и порвана веревка.
На изверга набросились они,
И началась лихая потасовка.
Бежать! Скорей отсюда, за стену
Но видно, смерть для них была судьбиной:
Они бежали быстро по плацу –
Враги их расстреляли подло в спину.
Они погибли. Восемь молодых.
Здоровых, полных сил и жизни.
Но будем помнить мы о дорогих
Друзьях, погибших за Отчизну!

Чем чаще слышались залпы расстрелов и сильнее валил смрадный дым из труб крематория, тем сильнее сжимали зубы подпольщики, тем более гневные строки выходили из-под пера безымянных поэтов.

За стихи фашисты уничтожали. 

Нет, ни пытки, ни пули не смогли убить песню свободы, поэзию, родившейся за колючей проволокой концлагерей.

Поэзия! Надежный друг!
Ты подарила мне ключи от жизни.
Я слышу сердца мерный стук,
И клич друзей, и зов Отчизны!
Источник

СТИХИ УЗНИКОВ ФАШИСТСКИХ КОНЦЛАГЕРЕЙ

ВЛАДИМИР КАЛИНИЧЕНКО - узник концлагеря Сан-Пельтен, куда он попал в 1943 году совсем ребёнком - в возрасте 8 лет.

Я эту собаку запомнил, как человека,
Случилось это в сорок четвертом, зимой.
Игрался спектакль «Охота двадцатого века»
Перед шеренгой, застывшей от страха, немой
У коменданта была привязанность к догам
И был экземпляр, казался слоном среди всех.
Даже эсэсовцы боялись верзилу-дога
И вот этот зверь шагнул величаво на снег.
…И вывели жертву… Стоял мальчишка, продрогнув,
Куда тут бежать? Он давно ослабел
Лагерфюрер нагнулся, подал команду догу,
Тот в два прыжка дистанцию преодолел…
Обнюхал жертву, прошелся спокойно рядом,
Был он великолепен в размашистом легком ходу
Вернулся пес к человеку, и честным собачьим взглядом,
Сказал человеку пес: «Ребёнок ведь… Не могу»
Лагерфюрер пожал плечами, ему-то разницы нету,
Раскрыл кобуру у пряжки с надписью «С нами Бог»
Но лишь сверкнула вороненая сталь пистолета,
В эсэсовское горло впился красавец дог…
…Дога четвертовали, пустив под лопасти шнека,
Я вряд ли найду теперь в Санкт-Пельтене свой барак,
Но эту собаку я вспоминаю, как человека —
Единственного человека среди фашистских собак
Источник

ХЛЕБ
Фашист был сытым и хмельным,
а мы голодными и трезвыми
и по приказу шли за ним,
ведь нам не полагалось брезговать.
Он выдумал для нас игру,
когда спокойно ломти резал,
А мы должны были кричать:
«Моритурисалютант, Цезарь!».*
И расшибать друг другу лбы:
поляк — французу, русский — чеху…
Катались по земле рабы,
А господин сдыхал от смеха.
Знаток латыни и манер,
он упивался этим действом…
Огромный черный Гулливер
топтался сапогом по детству…
Он уходил жрать коньяки,
петь «Роза мунде» под гитару,
а мы, держась за синяки,
ныряли под любые нары:
поляки, венгры, русаки,
французы, чехи и евреи —
выкладывали все куски,
от духа хлебного немея.
Захлебываясь от слюны,
шептал мой друг, держась за спину:
«Перестарались пацаны…
Ну, ничего. Дели, Калина!»
Съедали хлеб. Потом без слов —
язык для дружбы не помеха —
мы вытирали кровь с носов:
поляк — французу, русский — чеху.
Владимир Калиниченко
* - «Идущие на смерть приветствуют тебя, Цезарь!»

Табак
Дело моё было — табак.
Не знаю, кто продал меня,
Скрутили руки и били так,
Что лопалась кожа ремня.

Потом сапогом пытали: зачем,
Кому табак воровал?
Зубы сцепив на своём плече,
Я лишь головой мотал.

Наш комендант был великий знаток
По части табачных дел.
Построил теплицу, провёл к ней ток,
Каждому дал надел.

Три ряда ростков — вирджинский табак.
Лучше нет табака!
Я перед тем, как идти в барак,
Тайком срывал два листка.

Не для себя, я тогда не курил.
Спал рядом, на нарах сосед —
Контуженный дядька… я имя забыл,
Прошло ведь немало лет.

Он гладил меня заскорузлой рукой,
Шептал: «Спасибо, сынок».
А мне казалось, то батя мой
В кулак пускает дымок.

Не мог же я вахманам выдать его.
Он взрослый, а я пацан.
Пусть, сволочи, бьют!
Стерплю!
Ничего!
Ведь я защищаю отца!..

Меня принесли, швырнули под бак.
Ни есть, ни пить я не мог,
Но крепко сжимал вирджинский табак
Мой худенький кулачок.

Сосед оторвал бумаги кусок,
Цигарку свернул — вот так! -
И глухо сказал: «Покури, браток».
С тех пор я курю табак.
Владимир Калиниченко

Н. И. ДРОБОВСКИЙ,
бывший узник Заксенхаузена
Не забуду эти печи

Под моим окном поет синица,
Наступает утренний рассвет...
Заксенхаузен сейчас мне снится,
Хоть прошло уже полсотни лет.

Будет в поле колоситься жито
И журчать по камушкам вода.
Сколько было мною пережито,
Не забуду в жизни никогда!

Не забуду проклятые печи,
Но не те, в которых хлеб пекут,
Где сжигали трупы человечьи.
Только вспомнишь — слезы потекут.

В лагере нас голодом морили,
Псов кормили лучше, чем людей,
Палками резиновыми били,
Запрягали вместо лошадей.

Ежедневно сотни умирали,
В сутки двести—триста человек!
А как эти трупы убирали,
Не забудется вовек.

Говорят, что чуда не бывает,
Но случилось чудо наяву:
Я седьмой десяток доживаю
И еще, быть может, поживу...

Люди! Все живущие на свете,
Я прошу, я умоляю вас:
Берегите мир на всей планете,
Помните — живем мы только раз!

И. А. МЕДВЕДКОВ
Нет! Без вести я не пропал

Нет! Без вести я не пропал.
Я ранен был и в плен попал,
И я не сдался, видит Бог!
Сражался я, покуда мог.

Хоть в лагерях враги потом
Вбивали нам: забыть свой дом.

Мы знали, Родина—одна,
И пусть, хотя тогда она
Забыла, кажется, о нас,
О ней мы помним каждый час.

Нет! Без вести я не пропал.
Я ранен был и в плен попал.

Узник
Он толкал вагонетку
Из сырого тоннеля,
О, как ныла спина,
О, как ноги гудели.

Он толкал вагонетку
Уже целую вечность,
Дни за днями ползли,
Уходя в бесконечность.

А фашист подгонял,
Все ему было мало,
Хоть уж не было сил,
Сердце болью стучало.

А фашист свирепел,
Он грозил и ругался,
Если узник упал
И не сразу поднялся.

Проклиная фашистов,
Вагонетку с камнями,
Узник думал о доме,
Вспоминая о маме.

Как хотелось ему
К ней сейчас возвратиться,
Почему он не ветер,
Почему он не птица?

Он бы ей целовал
Ее добрые руки,
Он бы ей рассказал,
Как страдал с ней в разлуке.

Он бы песню ей спел
Про родные березы,
Навсегда осушил
Ее горькие слезы...

Он погиб в сорок пятом,
Был отпет он метелью,
И чужие снега
Ему стали постелью.

Хлеб пленных
Не мягкий, сытный, ароматный;
Который ели мы когда-то,
А черствый, грубый, суррогатный,
И то по двести грамм на брата.

По двести грамм, и все, и точка —
Ни грамма больше, ни кусочка
За день, который длился годы
И нес нам разные невзгоды.

Лишь дважды в день черпак окрошки
Из брюквы и гнилой картошки,
И лошадиная работа
До дрожи, до седьмого пота.

Да, этот хлеб мы сутки ждали
И за мгновение съедали;
И снова ждали, ждали, ждали —
Ах, как мы люто голодали!

И все ж фашисты не добились,
Чтобы мы с ними согласились
И за буханку суррогата
Продали совесть, честь солдата.

Баллада о пленном танкисте
Пронзительный, колючий, злой
Гнул ветер пленных серый строй,
Истерзанный, полуживой,
Стоящий плотною толпой.
Приезжий холеный фашист
Сказал, что нужен им танкист,
И, спрятав руки за реглан,
Нам изложил свой гнусный план.
Решили, видите ль, оне
На русской танковой броне
Свой новый испытать снаряд.
Ведь вот что выдумал-то гад.
У них и танк советский есть,
И предлагают они честь —
Геройство наше проявить,
За что достойно наградить.
Сначала щедро накормить,
Потом на волю отпустить.
— Зачем же волю обещать,
Когда хотите расстрелять?..
В лицо бросала вьюга снег.
Казалось, белый свет померк
И нет ни неба, ни земли,
Есть только мы и вот они.
Уж силы не было стоять,
В ушах гудели шум и свист,
Фашисты продолжали ждать,
Когда объявится танкист.
Они уже кричали, злясь,
Что их затея сорвалась,
Что храбрых среди русских нет,
Что всех отправят на тот свет.
И тут, плечом раздвинув строй,
Шагнул оборванный, худой,
Высокий парень молодой.
Фашисту он сказал:
— Постой,
Да ты ж на фронте не бывал,
Раз русских храбрых не видал.
Давай знакомиться, фашист,
Я тот, кто нужен вам,— танкист.
И я готов, вот хоть сейчас,
Исполнить этот ваш приказ.
А про себя подумал он:
«Я вам устрою полигон».
Вот это да, вот это рус!
Но чтоб не вышел, вдруг, конфуз,
Ему пытались втолковать,
Что надо будет выполнять.
Спокойно парень подтвердил,
Что он танкист и не забыл,
Как надо танком управлять
И как врагов уничтожать.
Его велели накормить
И ото всех от нас закрыть
В комендатуре под замок,
Чтоб передумать он не мог.
И видел этой ночью он
Последний в своей жизни сон:
Он видел дом, родную мать
И все хотел ей рассказать,
Как мало в жизни он успел,
Как трижды в танке он горел
И как, уже в четвертый раз
Исполнив боевой приказ,
Упал на поле боя он
И был фашистами пленен.
Но клятве он не изменил,
Нет, он присяги не забыл.
И если все же он в плену,
Не ставь, родимая, в вину:
В бою себя он не щадил,
Сражался, сколько было сил.
Ах! Как состарилась ты, мать,
Наверное, устала ждать,
Когда вернется сын домой
Из этой сечи огневой.
Но пусть она его не ждет,
Сын завтра снова в бой идет —
В последний, лютый, смертный бой;
Уж так назначено судьбой.
И пусть простит его она —
Что не щадит сынов война
Еще хотел он ей сказать...
Но тут пришла пора вставать.
Еще в ушах плыл тяжкий сон...
Но вот уже — и полигон.
Фашисты сворою вокруг,
И танк — надежный, верный друг.
Он танк детально осмотрел,
Не торопясь, проверил бак
И выполнил все это так,
Как будто жить в нем век хотел.
Мотор проверил, тормоза
И переводчику сказал:
— Ну что ж, давайте, я готов...
Освободив от тормозов,
Машину круто развернул
И сходу на шоссе рванул.
Танкист был бесконечно рад:
Он снова в танке, вновь солдат.
Он снова будет воевать —
Все на пути уничтожать!
Мстить за себя и за друзей,
За слезы наших матерей...
Фашисты не могли не знать,
Что он не сможет убежать.
Послав безумца догонять,
Они спокойно стали ждать,
Готовя кару беглецу.
Лишь по надменному лицу
Полковника фон Миттельгол
Заметно было, как он зол.
Круша, что было на пути,
Танкист увидел впереди
Шлагбаум, будку, переезд...
И, если бы носил он крест,
Перекрестился бы не раз,
Увидя это все сейчас...
Ведь это то, о чем мечтал,—
Он быстро приближаться стал.
Взглянув внимательно окрест,
Он прочно занял переезд
И монолитом в рельсы врос,
Подставив танк под паровоз...
В последний миг увидел он
В огне военный эшелон...

П. М. КРАВЧЕНКО
Память
(Отрывок из поэмы «Злодей и его жертва»)

Вчера, сегодня, завтра—
как память и история,
как волшебство вселенского театра:
события, герои, бутафория...

Мой современник, век двадцатый,
«марш смерти» нас роднит с Германией...
«Зиг — хайль!» — звереет бесноватый
ефрейтор, с бонапартьей манией.

Его штандарт — по всей Европе,
блицкриг крушит Восток...
Чтоб русский парень, в полосатой робе,
знал Веймар, Гёте-городок.

Подземную его тюрьму,
где заживо людей гноили,
где Бухенвальд пожалован ему:
держался рейх на рабьей силе.

Рабами каторжными полон,
из смерти — в ад мчит черный ворон;
гудит дорога—автострад асфальт,—
сердцебиение, галоп секунд...
Вершина Эттерсберга — Бухенвальд:
«Лос-с-с! Рауз! Швайнгунд!..»

Неузнаваема планета —
весна, и солнце, и Победа...
С салютами и ликованьем стран,
слезами счастье, горестью землян.

Невосполнимости утрат,
ушедшим с бела света
мильонам рыцарей-солдат
навеки памятник — Победа.

К горе Поклонной, как святыне,
в полустолетний Юбилей
мы понесем цветы живые,
творенье рук и полевые.

Чтя память по оружию собрата,
склонюсь у Вечного огня
и мрамор освящу тюльпаном я —
Могилу Неизвестного Солдата...

П. М. КРАВЧЕНКО
Была и есть Россия
(Отрывок из поэмы «Гой ты, Русь»)

Была и есть Россия,
сотен народов героиня-мать,
ни у кого ума и силы
тебе, о Русь, не занимать.

Великодушие, и милость,
и удаль, и державный нрав...
Россия в нашем сердце сотворилась,
любовью первой и последней став.

В веках и тернии, и потрясения
нашествий, войн и драм —
судьбу свою и возрождение
вверяла Русь богатырям сынам.

Что довелось, то довелось пройти,
пред супостатами не став рабыней —
благословенны будь вовек отныне
твои в грядущее пути.

Величие Державы,
полустолетний мира Юбилей —
венок Победы, ратной славы
в сиянье майских дней.
Источник

Григорий Люшнин

31 августа 2021 г. исполнилось 100 лет со дня рождения поэта и прозаика Григория Ивановича Люшнина (31.08.1921 — 1993?).

С первых дней войны на фронте, попал в плен, выжил. Окончил Высшие литературные курсы, писал стихи для детей, но стал известен в первую очередь подборкой стихов, написанных в концлагере. Четыре года Люшнин провел в лагерях смерти. У него не было имени, а был только номер 87404.

В после перестроечные времена исчезли не только его книжки, но и он сам — не пропавший на войне и в концлагерях, он потерялся в столице в мирное время в проклятые девяностые.... Ничего не известно о последних годах его жизни, не известна не только дата, но и год смерти...

А стихи Григория Ивановича Люшнина остались…

Замечательную большую статью о нем можно прочитать у коллег – Григорий Люшнин 

В нашей библиотеке есть небольшая книжечка его стихов «Росинка», 1989 г.

Несколько стихов поэта Григория Люшнина, бывшего узника нескольких концлагерей:

Я боюсь одного —
Не воды, не огня
И совсем не того,
Кто стреляет в меня…
Слышишь, милая Русь,
Ты бойца своего?
Смерти я не боюсь,
Я боюсь одного:
Это мука из мук,
Это страшная грусть,
Что без Родины вдруг
Я останусь. Боюсь!

Стихи, написанные гвоздем
Бейте, бейте шомполами,-
Все равно не закричу!
На решетке, сжав зубами,
Гайку ржавую верчу,
На свободе быть хочу!
Вот она, друзья, смотрите!
До нее подать рукой,
И я знаю,
как мне выйти
В мир из камеры сырой,
Хоть и смотрит часовой.
Смотрит, грубо окликая,
С вышки пули сыплет вниз
Есть ли сила в нем такая
Задержать меня -
не знаю.
Я ведь гайку перегрыз.
1943, Концлагерь Ней-Бранденбург

Фитилек
Ты свети, мой фитилек,
Маленькое солнце,
Чтоб тебя найти не мог
Часовой в оконце.
Ведь того не знаешь ты
И не понимаешь,
Сколько доброй теплоты
В душу мне вливаешь.
Фитилек мой, фитилек,
Узника отрада,
Заточенья долог срок,
Ну, а жить-то надо.
Мы с тобою не умрем
От тяжелой доли.
Ты засветишься костром
У меня на воле

Не верьте
Не верьте в разлуку с Россией,
Друзья боевые мои.
В ней песню под дымкою синей
Споют еще нам соловьи.
Не верьте в разлуку с Россией!

С Россией не верьте в разлуку,
Как горькой она б ни была.
Возьмите друг друга за руку,
И вражья рассеется мгла.
С Россией не верьте в разлуку!

В разлуку с Россией не верьте,
Будь с Волги ты или с Донца.
Мы входим с Россией в бессмертье,
Мы, верные ей до конца.
В разлуку с Россией не верьте!

Из концлагеря
Родные милые в России,
Услышав мой последний стон,
Прошу, чтоб вы не голосили
И не справляли похорон.

Мне всё равно на свет не выйти,
Хоть на земле и много дел.
А вы березу посадите
Под тем окном, где я сидел.

Она протянет корни, зная,
Что я ей сердце передам.
Потом ее листвою в мае
Я улыбаться буду вам.

Крошка хлеба
Крошка хлеба на землю упала,
Меньше хлеба на крошку стало.
Где-то в поле неубранном нашем
Сколько зерен лежит у пашен!

Вот собрать бы их вместе — да в кучу,
Хлеб бы выпекли белый, пахучий.
Мы б окрепли и сильными стали,
Мы б тюремные стены сломали,
Снова вышли б в бой, под бомбежку.
Да, жалеть надо хлебную крошку!

Я пишу
Знаю, что в холодном каземате
Муки испытать придется вновь.
Мне клочок бумаги только дайте,
А чернила тут заменит кровь.

Я пишу стихи под визги плети,
Под петлею мертвой на столбе,
Чтобы по стихам учились дети
Мужеству и стойкости в борьбе.

Светлая страница
Земля — тюремный черновик,
Моим стихам отрада.
Я так к тебе, земля, привык —
Бумаги мне не надо.

Здесь вместо тонкого пера
На бархатном песочке
Я вывожу среди двора
Сухою щепкой строчки.

Стараюсь в землю их врезать
Поглубже и некосо,
Чтоб можно было прочитать
Идущим на допросы.

Земля! Душою льну к тебе.
Ты для меня, как знамя.
И становлюсь я злей в борьбе
За твой покой с врагами.

За красоту лугов твоих
Я буду крепче биться.
Земля! Ты разве черновик?
Ты — светлая страница!

Железные люди
Ни камера пыток суровых,
Ни холод, ни виселиц страх
Не сломят в тяжелых оковах
Солдатский уверенный шаг.

Солдаты бросаются грудью
Под пули и днем, и во мгле.
Такие железные люди
Родятся на русской земле.

На расстреле
Фашисты глядят исподлобья на нас
Звериным озлобленным взглядом...
Как хочется мне разорваться сейчас
Огромным, как солнце, снарядом!

О возвращении
Я вернусь к тебе, Россия,
Я вернусь в твою семью,
Но пока штыки стальные
В грудь направлены мою.

Думой светлою осилю
Смерть костлявую в плену.
Как же я хочу в Россию,
На родную сторону!

Из-под пушки, из-под стражи,
Как ни бей и ни стреляй,
Через все преграды вражьи
Я вернусь в родимый край!

В Россию
Через поле и ложбины
В ливни грозные, косые,
Человек идет с чужбины,
Человек спешит в Россию.

Стосковался о братишке,
О сестре с ее косою.
Он грызет, как белка, шишки,
Запивая их росою.

Поскорее бы добраться,
Пусть оборванным до нитки.
И войти в стене акаций
В небольшой квадрат калитки.

Тронуть нежный куст малины,
Встретить зори золотые.
Человек идет с чужбины,
Человек спешит в Россию.

Человек бредет ночами,
Дом родной — его стремленье,
Оставляя за плечами
Версты муки и презренья.

Оставляя в тюрьмах стоны,
Что стояли дни и ночи,
И звериные законы,
Палачей повадки волчьи.

Тяжесть кованой дубины,
Плети, жгучие, тугие.
Это я иду с чужбины,
Это я спешу в Россию!
Источник

Интересные ссылки

В помощь библиотекарю. 11 апреля - Международный день освобождения узников фашистских концлагерей

11 апреля - День освобождения узников фашистских концлагерей (сценарий) 

«СТИХИ ЗА КОЛЮЧЕЙ ПРОВОЛОКОЙ»

Иван Костин. Стихи, посвящённые ветеранам, бывшим малолетним узникам

Музыкально-литературная композиция «Концлагеря – место зла и бесчеловечности» (посвященная памяти узникам концлагерей)

600 стихов о детях войны. Часть 6. Дети в концлагерях. Хатынь

Григорий Люшнин

Календарь поэзии: Как рождались стихи Люшнина в застенках концлагеря

Стихотворения бывших заключенных фашистских концлагерей

Стихи, написанные за колючей проволокой

Классный час по теме "Памяти узников концлагерей посвящается"

Классный час в 3 классе «Освобождении узников концлагерей»

Сценарий внеклассного мероприятия для старшеклассников "Помнит мир спасенный", посвященный узникам концлагерей

Урок – реквием ко Дню освобождения узников концлагерей «БУХЕНВАЛЬДСКИЙ НАБАТ»

Список художественных книг об узниках фашистских концлагерей

Стихи еврейских поэтов - узников гетто и концлагерей

Ганс Гюнтер Адлер: Стихи из концлагеря. 1942–1945